Все созависимые имеют общую суть, все они похожи. Но, в то же время привычные роли созависимых могут поверхностно настолько сильно различаться, что человеку без знаний о созависимости будет трудно провести параллель. В добавление классическим ролям Карпмана формируются также индивидуальные типажи.
Когда по обществу проходит волна разговоров об очередной истории многолетних избиений, тут и там звучит вопрос:
«Почему же она не уходила?»
В головах людей встает образ любительницы экстрима, которая прекрасно знала, что ее будут избивать, но зачем-то вышла замуж за этого человека.
Как правило, каждый, кто никогда не сталкивался с серьезным физическим насилием, уверен, что с ним-то уж точно такого не случилось бы.
Как-будто избитые жены — это какая-то отдельная каста, или даже раса людей, у которых в генетике прописано быть жертвами физического насилия.
На самом же деле чаще всего имеет место эффект «лягушки в кипятке». Изначально партнер может быть агрессивным по своему характеру, ведь есть же такие энергичные, доминирующие люди. Но постепенно его темперамент все набирал обороты. Жертва тратила силы на адаптацию к условиям, которые циклично усложняются. И когда произошло первое физическое насилие, сил на решительное действие (типа ухода) у нее уже не было.
Так лягушка, попав в емкость с нагреваемой водой, тратит ресурсы организма на то, чтобы сравнять температуру тела с температурой воды. Градус всё возрастает, это непрерывное усилие. И когда температура становится критической, у лягушки уже не достаточно сил, чтобы выпрыгнуть. Она заживо сварена в кипятке.
Кроме того, жертвы физического насилия страдают от нарушения восприятия. У них сильно сужается и дробится мышление. Человек способен удерживать во внимании очень ограниченное количество факторов и очень короткий отрезок времени.
Психика защищается всеми возможными способами. Часто человек считает, что покинуть поднявшего руку партнера и уйти в никуда все же страшнее, чем остаться. Сохранять ясность мышления, оставаясь рядом с тем, кто только что отобрал твою веру в безопасность мира и людей, удается немногим.
Даже если жертва дает себе время, чтобы подготовиться к уходу, ее психика может включать защиты. Тогда ситуация покажется нереальной, уже не такой страшной. А до следующего всплеска насилия расшатанная психика уже успеет убедить жертву, что ничего такого и не произошло.
Постепенно растет толерантность к физическому насилию. Если первый такой случай — шок, хотя само действие могло быть скорее обидным, чем опасным, то чем дальше — тем меньше эмоций у жертвы по поводу рукоприкладства. Меньше тех эмоций, которые могли бы помочь выбраться из этих отношений.
Многие женщины вспомнят народную мудрость, которую им передавали их матери:
«Если один раз руку поднял — надо уходить не глядя».
Эта короткая фраза намекает, что, если был один акт насилия, он будет повторяться снова и снова. Но именно первый раз женщины обычно и прощают.
Бывает и так, что женщина вроде бы полностью осознает происходящее, а почему-то не уходит. А потому и не уходит, что физическое насилие травмировало психику. Как-будто камень упал на прибор со сложной электроникой. Импульсы по проводам идут, а до места назначения не доходят. Аппарат не может произвести действие, сколько не жми на кнопки.
Женщины, пережившие физическое насилие, парадоксальным образом крепко привязываются к своему мучителю. Весь остальной мир перестает существовать. Есть только жертва и абьюзер, который может причинить физическую боль. Мира вокруг не существует, бежать некуда, сил мало. О побеге не идет никакой речи. Единственная задача — выжить.
Когда выходила замуж, знала, что у будущего мужа характер вспыльчивый. Но тогда меня это не пугало. Я знала, что в его семье пьют многие родственники. Знала, что он лечился от алкоголизма. Но я не представляла, что такое на самом деле — жить с агрессивным алкоголиком.
Бывает так, что муж разбивает мне губы. Синяки по всему телу — вообще обычное дело. Мужа злит все во мне: и то, что работа у меня хорошая, что зарабатываю больше него, что я аккуратная, хорошо выгляжу, что школу окончила с красным дипломом, что всегда заботилась о нем. Для него мои хорошие качества — как будто личное оскорбление. У него болезненная потребность срывать злость на мне.
А ведь когда мы начали жить вместе, у него даже белья на смену не было. Я ему все покупала. У меня были накопления небольшие, они все ушли на его одежду, на вещи для дома. После свадьбы он пол года не работал, я нас двоих обеспечивать умудрялась. Он об этом не любит вспоминать, это его тоже злит.
Я стараюсь лишний раз не сердить его, но никак не получается. Может быть, Вы мне расскажете, как мне сделать так, чтобы он сердился меньше? Может я говорю что-то не то, может мне надо лучше ухаживать за ним?
Когда слышишь историю, похожую на историю Ирины, всегда хочется спросить:
«Как же ты это терпишь? Сколько еще у тебя ресурсов?»
Но этот вопрос звучит так, как-будто Ирина по доброй воле сама, сознательно выбирает оставаться рядом с таким человеком.
Конечно жертв всегда учат, что всё, что происходит с ними — их собственный выбор. Но выбор этот исходит не из полного понимания ситуации, не из доброй воли, а из отчаяния и безысходности.
Терпением часто называют полное безволие и бессилие человека. Когда начинается физическое насилие и человек тут же не уходит, не спасает себя, он теряет свою волю, веру в свои силы, веру в себя. Теряет веру в идею, что достоин безопасности и хорошего отношения, как любой другой человек.
Он может говорить все, что угодно. Но в глубине его существа поселяется идея, что физическое насилие относительно него самого — допустимо. И это самое страшное.
Избиваемые жены живут на грани реальной физической смерти. Ни у одной из них нет гарантий, что завтра их пьяные мужья не изобьют их до смерти.
И, как ни парадоксально, как ни абсурдно, но рядом с такими женщинами зависимые мужья полностью теряют человеческий облик. Чем больше женщина терпит, тем больше превращается в чудовище ее муж.
Светлана вышла замуж, ее новоиспеченный муж тут же ушел в запой. После свадьбы осталось вино — вот им он и упивался до беспамятства. В медовый месяц он был чаще пьян, чем трезв.
Женщина поначалу была в ужасе. Она пыталась достучаться до мужа разными способами. Истерики и скандалы не помогали, он только напивался снова.
Не помогали и душевные разговоры с попыткой выяснить причины пьянства. Не помогало даже то, что Светлана долгое время собирала вырезки из газет и журналов со статьями об алкоголизме, показывала ему и сама зачитывала.
Сперва еще была какая-то злость, какая-то надежда. И любовь была. В это время родилась дочь. Раньше Светлана одна бегала и искала пьяного мужа по темным дворам, теперь с ребенком на руках.
Стало гораздо труднее. И у неё внутри всё, как-будто перегорело. Она полностью перестала чего-то ждать от мужа, перестала требовать от него банальных вещей, которые должен делать семейный мужчина.
Хорошо, если муж приходил домой трезвый. Если не приходил — да и ладно.
Если приносил какие-то деньги — отлично. Если не приносил ничего — все равно.
То, что он никак не помогал с ребенком и по дому вообще было нормой.
Дочери надо было лечить врожденный вывих бедра, это было затратно, но это мужа совсем не волновало. Он продолжал пропивать деньги, а то мог и просто потерять их.
Светлана четко поняла, что надеяться можно только на себя. Работала, где придется, даже уборщицей в подъезде. Денег было катастрофически мало. Часто на ужин у нее и дочки были пустые макароны, но женщина к этому относилась философски. Если нет, и взять негде, так что же расстраиваться?
Ребенок маленький, часто болеет, с ним хорошую работу не найдешь, а если найдешь — надолго не задержишься. Хорошо, если частые больничные терпят, хоть какие-то копейки платят — уже большая радость.
В какой-то момент муж превратился в ее сына. Причем сына давно взрослого, непутевого, безнадежного. На таких сыновей родители, в какой-то момент махнули рукой, но оставить погибать под забором не дает родительская любовь.
Так и живет себе взрослый по всем признакам человек в семье, как турист или квартирант. У него никаких дел нет, никаких забот и обязанностей. Его единственная забота — найти средства, чтобы употребить.
Иногда родители еще пытаются предпринимать слабые попытки выдернуть сына из болота зависимости. Светлана тоже пыталась. Просила порой мужа сходить с дочкой на концерт от ее музыкальной школы.
Он сидел и слушал, как дочка играет, и жене на миг даже казалось, что сейчас он всё поймет и решится бросить пить. Этого не происходило. Но и тогда она не расстраивалась сильно, потому что разочарование давно стало привычным.
Муж Светланы в молодости увлекался восстановлением автомобилей. Он говорил, что если бы у него была машина, он бы бросил пить. Женщина думала порой с грустью, что если бы он не пил, давно бы купил автомобиль, а может и не один.
Она даже писала в редакцию автомобильного журнала с просьбой подарить им автомобиль, пусть даже из-под пресса, самый старый и разваленный. На рынке у такого цена — как у металлолома, а не как у машины. Но муж тогда бы этой машиной занялся, может и правда бросил бы пить.
Машину им никто не подарил. Муж пить так и не бросил. Так и жила Светлана, шутила грустно про себя: детей у нее двое — дочке семь, сыну 37.
Муж, протрезвев, спрашивал жену:
«Как же ты живешь со мной? Как ты меня терпишь?»
Светлана прямо отвечала:
«Давно не жду от тебя ничего, когда не ждешь — не мотаешь нервы ни себе, ни другим. Так и терплю».
Как мы видим помимо традиционных ролей треугольника Карпмана, существуют ещё и персональные лики созависимых паттернов. Я бы охарактеризовал их, как сформировавшиеся и устойчивые состояния человека. И, в перспективе они переходят в некий стиль жизни.
Ели вы столкнулись с созависимостью, обращайтесь к автору этой статьи.
Подборка статей - Освобождение от созависимости
+1000 баллов рейтинга
Эффективная реклама
Голосовые ответы
Видео-ответы
