Трава с той стороны забора

Интрига неопределенности, когда взгляд ее направлен куда-то в сторону, не на него. Но ему так хочется этот взгляд заполучить - завоевать, направить на себя, купаться в его лучах, как в свете прожектора телестудии, направленного на главного гостя вечера.

Неизвестность - ответит ли она на его движение ей навстречу. Сомнение - чувствует ли она то же, что и он, или ему это только кажется?

И он вдруг становится таким ярким, чувствующим, активно живущим, с куда-то пропавшей привычной усталостью. Желающим быть интересным. И ей, и самому себе. Кажется, эти инстинкты охотника, эти внутренние душевные контуры заложены внутрь когда-то давным-давно. Дремлют, ждут своего часа, а потом внезапно выстреливают, выскакивают, как джинн из бутылки, и захватывают всю власть над желаниями и влечениями. И тогда ничто для них не препятствие, он полностью захвачен страстью узнать и заполучить эту прекрасную незнакомку.

Насыщенная, чувственная, замечательная завязка для новой истории. Может быть, для истории судьбоносной - на всю оставшуюся жизнь – встречи своего человека. Если бы не предательское «но». Таких восхищенных встреч было уже много. И в этом году. И в этом месяце. И, может быть, даже на этой неделе.

Искушение пробовать новое оказалось неостановимым, как требование раджи из сказки про золотую антилопу. И это новое всегда рядом. В мимолетной улыбке, в якобы случайно брошенном призывном взгляде. Просто в образе прекрасной женщины, сидящей в одиночестве и глядящей в окно. Ему так хочется сразу узнать, куда она так пристально глядит, что переживает.

Как оказаться в центре этого внимания и переживания? А, может быть, ему просто хочется нежиться в ее объятиях, дышать запахом ее волос и чувствовать жар тела.

И каждый раз возможность обладания новым ставит под угрозу весь чувственный опыт, который уже есть. Мужчина с блуждающим взглядом, которого не скрыть от собственной жены, идущей рядом. Хотя он сам, конечно, уверен, что каждый раз смотрит на более зеленую траву с той стороны забора совершенно для нее незаметно.

И тот чувственный опыт, который есть, зачастую для него совершенно не является пустым звуком. Вся близость, взаимосвязанность, безопасность и надежность этой близости и связи – все это важно.

Но периодически уходит куда-то в привычный фон для новой яркой вспышки желания заполучить новое.

Всегда поразительно было наблюдать за жизнью альпинистов. Часто вся она выстроена и подчинена этому сверхценному делу покорения вершин. Вся аскеза образа жизни, все бесчисленные часы тренировок. А главное – весь этот абсолютно неиллюзорный и зачастую смертельный риск. Бывает, что эти люди ради своих восхождений рискуют буквально всем. Рискуют ради одного переживания – оказаться на новой вершине. Жаждут покорять вершины, жертвуют и рискуют ради них. Покоряют их. Но жить на этих вершинах даже не собираются.

Чем же эти вершины так особенны?
Чем же важна как данность эта недоступность?
Недосягаемость.

Чем же интересна и вожделенна другая женщина помимо того, что она другая? Чужая. Недоступная. Глядящая куда-то совершенно в иную сторону, но внезапно обратившая свой взгляд на него? Чем так пьянит это завоеванное внимание? Почему теряет ценность то спокойное и безопасное в своей надежности внимание, которое уже есть рядом? Почему глаза рядом привычнее и сами собой разумеются, в то время как «эти глаза напротив ярче и все теплей»?

Этот интерес всегда ощущается как истинный, подлинный. Какой-то особенно важный, судьбоносный. Ну или просто максимально приятный и сладкий. Какой-то, которому совершенно точно нужно последовать, дать развитие, ход, вовлечься в него. И узнать, что же там, за закрытой дверью девичьей спальни.

И куда-то за пределы сузившегося от предвкушения сознания уходит мысль о том, как много это может разрушить. Семью, близость, доверие. Просто внутреннее ощущение ценности одного человека, размываемое мыслями о том, что есть кто-то новый, кто-то лучший.

А может быть, лучшим этот кто-то становится просто оттого, что новый? Может быть, человек и сам не заметил, как стал дофаминовым грызуном из чьего-то исследования сферы влечений?

«Мне нравятся все и никто», - красиво и емко формулирует героиня фильма. А ведь, если задуматься, все – суть никто. «Я люблю женщин» и «Я люблю женщину» - два принципиально разных смысла. Неважно, кто она - важно, что она другая, иная. Чужая. Пока не его.

Бойцовые породы собак, повинуясь какому-то безусловному предписанному инстинкту, внезапно на прогулке срываются с места, устремляясь за кем-то бегущим. Стараясь настигнуть его и завладеть. А завладев, приносят его хозяину, который может быть безмерно удивлен мотивацией этого акта. Пойманный, этот кто-то становится мгновенно уже не нужным.

И блуждающий, ищущий мужской взгляд – это тоже, конечно, охота. Но вот за кем или чем? Что, если за самим процессом? Завоевания расположения какой-то еще недоступной женщины. Чужой, пока не своей. Где-то этот мужчина точно должен был усвоить, научиться, что любовь в ее эротическом именно смысле – это всегда охота за чем-то новым и неизведанным, недоступным.

Многое из чувственного, эротического опыта настоящего связано с прошлым. Однажды впервые в жизни мы начинали учиться у значимых Больших тому, что есть для нас близость.

• Доступная ли она?
• Имеем ли мы право на нее в полной мере претендовать или, скорее, наш опыт учил нас довольствоваться «остатками со стола»?
• Привыкали ли мы к тому, что нам всегда раскроют объятия, если мы искренне и прямо идем навстречу?
• Или же, наоборот, привыкали к вероятности того, что нужно слишком многого не ждать, чтобы каждый раз не раниться, оказываясь перед закрытой дверью?
• Привыкали ли мы к тому, что наши желания сбываются, или, напротив, к регулярному «нет»?
• Заботились ли о нас, о наших нуждах, или же это мы приучались быть внимательными к чужим потребностям?

Где-то в областях ответов на подобные вопросы могла бы таиться возможная связь прошлого, отбрасывающего свою тень, и настоящего, на которое эта тень густо ложится.

Вот это желание снова и снова вожделеть недоступную женщину, улавливать ее взгляд. Оно же пропитано надеждой в итоге однажды обрести счастье. Счастье всегда ощущается как что-то неуловимое, но вот-вот маячащее за ближайшим повтором плеча или изгибом уголка рта.

Как герой «Моря любви», фильма из 80-х, отвечая на вопрос, что ему важно в отношениях, говорил: «Мне нужно, чтобы в отношениях было…» - и чувственно закатывая глаза, щелкал пальцами, имея в виду важность этого особого щелчка внутри, который запускал особую одержимость женщиной.

Проблема в том, что, преследуя недоступность, такой герой неизбежно встречается с разочарованием и пустотой. Причем именно в том месте, где у многих других начиналась бы счастливая и наполненная земная жизнь. Там, где люди перестают быть друг для друга загадкой . Там, где на место неизвестности приходит более глубокое узнавание друг друга. Там же и рассеивается эта интрига недоступности. И исчезает та страсть, которая была именно на недоступное и направлена.

И, может быть, герой начинает чувствовать себя уныло-земным, приземленным. Тогда как добиваясь от недоступной внимания, ощущает себя каждый раз самым хорошим и волшебным. Все это может превращаться в экранизацию какого-то проклятия из древнегреческих мифов, когда проклятый снова и снова вынужден проживать одно и то же событие.

Восхищение – страстное влечение – восторг взаимности – и грустная пустота. С последующим новым поиском нового восхищения. И новой надеждой, которая и закрепляет проклятие.

Хотя, возможно, стоило бы подольше задержаться в грусти. Грусть часто помогает что-то пережить до конца. Так, чтобы от переживания досадной приземленности перейти к переживанию простой радости земной жизни.