Не могу избавиться от обиды и злости на мать

Начну с того, что я – «поздний ребенок, которого ждали 10 лет». Из уст своей матери эту фразу я слышала чаще чем «доброе утро». Ей оправдывалось всё. Совершенно всё. Унижения – «я просто хочу что бы ты была лучше, ведь я так долго тебя ждала», наказания, не соизмеримые с проступком, - «я строга к тебе, потому что желаю только счастья», постоянные истерики на пустом месте – «ты поздний ребенок, я не могу не переживать». И тотальный контроль. На протяжении шестнадцати лет она, как мне казалось, была везде: пристальным взглядом из окна на дворовую площадку, прислушивающейся тенью под дверью комнаты, проведенным с ювелирной аккуратностью обыском. Любое отступление от её правил грозило многочасовой истерикой с валидолом.

Так, наверное, было в детстве у многих. Но в случае с моей матерью все происходило по совершенно невероятным причинам. Небольшие примеры для полноты картины: «тварью, которая мать не любит» я оказалась потому, что не хотела сходить в туалет перед прогулкой (вот не могу я мочиться по расписанию), вместо прогулки, разумеется, была истерика. Не съеденная на ужин котлета была размазана мне по голове в двенадцатом часу ночи, решив что недоумение спросонья это как минимум неблагодарность, в том же двенадцатом часу мать отменила мой день рождения и тут же обзвонила родителей моих двенадцатилетних друзей. Многочасовые захлебывания слезами, постановочные попытки придушить себя полотенцем, картинные хлопанья в обморок, который тут же проходил при попытке вызвать скорую, - все это происходило по абсолютно непредсказуемым причинам: от не так посмотрела до не то сказала.

Детские и подростковые воспоминания у меня стойко связаны с чувством хождения по минному полю и ощущением что я постоянно все делаю не правильно. «Я расстраиваю маму, а ведь мама меня так любит, мама меня так ждала.»

Нет, в периоды хорошего настроения мать меня и хвалила, и подбадривала. И, вероятно, все это было искренне. Но похвала куда меньше влияла на меня, чем постоянный негатив. И я скорее считала себя «дурой, которая нихрена не может», чем «самой красивой и умной девочкой».

В шестнадцать лет мне очень повезло начать жить отдельно от родителей. К тому моменту у меня не было никаких стремлений – какой смысл, если я все равно облажаюсь, никаких увлечений – зачем, если все равно запретят, и ни одного друга – если нет друзей, то нет чьим родителям постоянно звонить со скандалами.

Сейчас мне уже 26 и в целом жизнь нормализовалась. Общение с матерью свелось к бытовому минимуму и, казалось, что и она стала поспокойнее. Что-то забылось, что-то исправилось. Я встретила прекрасного человека, который, пожалуй, для становления моей личности сделал гораздо больше положительного, чем родители. Появилась и уверенность в себе, и цель в жизни, и любимая профессия, исчезла куча необоснованных страхов. Но…

Когда все нормализуется, обязательно появляется какое-то «но». Два года назад, ночной звонок от папы, прилетаю на такси и вижу совершенно невменяемую мать. В итоге, бригада – центр пограничных состояний – диагноз F23. Месяц лечения и вроде все снова нормально. Проходит год, она не наблюдается у врача и игнорирует таблетки, ситуация повторяется. Опять месяц лечения, выписка, отказ от таблеток и «рецидив» через неделю. Теперь уже с диагнозом F22. Пугается, начинает ходить к врачу, принимать лекарства. И пока, тьфу-тьфу-тьфу, сохраняет спокойствие и адекватность.

А меня грызут три момента.

Во-первых, мне было легче воспринимать «мать из моего детства», как человека у которого «просто такой характер, просто такой взгляд на мир, просто она такая». Потому что тогда ничего нельзя было изменить, потому что невозможно перевоспитать взрослого человека. А сейчас я вижу что она может быть другой, может быть нормальной. Значит у меня могло быть нормальное детство, значит все могло быть по-другому. И мой путь к себе такой какая я есть сейчас мог быть короче и менее болезненным.

Во-вторых, я обижена На протяжении шестнадцати лет папа не то что бы не пытался защитить меня от нее, просто он делал это без какого-то значимого эффекта. С попытками нивелировать ситуацию разговором, отвлечь чем-то, задобрить. Там, где нужно было сказать «Прекрати!», он говорил «Ну солнышко, ну зайка, ну хорошая моя давай будем спокойнее». И это не имело никакого влияния на мать, а иногда только больше раззадоривало её. И понимание что подход не работает пришло только тогда, когда её агрессия в полной мере переключилась с меня на него. Тогда он понял что нужно что-то делать. Но и делать это что-то решился только с помощью меня и моего мужа. С одной стороны, я понимаю, что 35 лет семейной жизни с матерью сказались на нем. Он даже не пытается принимать решения, просто говорит «я не знаю что делать, папка у тебя слабовольный». С другой стороны, я обижена на него, потому что я была ребенком, который тоже не знал что делать, а он все же был взрослым. Но мне и обидно за него, потому что ужасно слышать такие слова взрослого мужчины, который, кстати, многого добился в очень непростой, подходящей совсем не для слабохарактерных, профессии.

В-третьих, несмотря на все изменения в поведении матери я все равно не могу и не хочу с ней общаться. Не дальше дежурного «как дела?» по телефону. Во мне много злости, обиды, горечи. И если обычно это меня не беспокоит, то при одном взгляде на нее всё возвращается. Дольше получаса в одном помещении – меня чуть ли не трясти начинает.

И я не очень представляю когда же наконец все это перестанет меня терзать. Это похоже на комариный укус – не чешется пока не трогаешь, но если начал чесать, не можешь остановиться пока не раздерешь до крови.