Мы стоим друг против друга на расстоянии двух метров. Когда-то давно так мы уже стояли, наполненные взаимной ненавистью. Я помню твой кнопочный взгляд, искаженное злостью лицо, поверх которого моя детская фантазия дорисовывала маску оскала с брызгающей слюной. Тогда мы только и могли, что стоять и не двигаться. Говорить что-то было равносильно тому, как ринуться в последний кровавый бой с неминуемым смертельным исходом. Что же сейчас?…
Я не понимаю, чего хочу: то ли бросаю вызов… то ли иду сдаваться… Меня как парализовало. Я никак не могу понять, каким образом ты должна сейчас находиться возле меня, чтобы я начала хоть что-то чувствовать к тебе. Долго не могу найти это место. Куда ты ни встанешь – никакого отклика, внутри мрачная пустота. Но внезапный внутренний призыв «Хватит убегать!» прервал эту неопределенность. Я быстро подошла к тебе вплотную, так близко, что наши лица оказались сантиметрах в пяти друг от друга. В секунду холодная ненависть больно пронзила меня. И я, преодолевая остатки сопротивления, ей отдалась.
- Да, я помню, как мы в первый раз стояли друг против друга. И ненависть свою помню. Помню, как тогда совсем забыла, что боль и страх во мне появились задолго до твоего рождения. Но ты родилась так неожиданно и при таких обстоятельствах, что все отчаянье своей жизни я «спустила» на тебя. Мне до сих пор больно от мысли о том, как долго я ничего не замечала, как поздно я очнулась. Горько осознавать ошибки, а еще горше, что на их исправление уже не хватит времени. Я была стара, без сил, чувствовала приближение смерти.
Страшно умирать, когда все уже ясно, но бессильна что-либо сделать. За несколько месяцев до смерти я пыталась, как могла, догнать ушедшее, искупить вину… Дарила тебе подарки, хотела разделять твои переживания. Но ты захлопывала передо мною двери. Я понимала, что доверие не вернуть, я была одинока и тебя тоже сделала одинокой. «Быстрее бы пришла смерть», - думала тогда я, жить было больно и бессмысленно.
Но вот я мертва, а покоя нет. Ничего не изменилось, за исключением того, что земные страдания превратились в неземные. В жизни можно было отвлечься, в посмертье отвлекаться не на что, мое страдание везде: и внутри, и снаружи, потому что нет ни «внутри», ни «снаружи» - есть просто одно страдание. Это мой личный ад. Сразу после смерти все переживания стали сильнее: и страх, и вина, и обида. И опять ненависть к тебе… А мне казалось, что она уже исчезла. Мечты об избавлении не сбылись. Я слышала твою боль и обиду. Я опять винила тебя, что ты создавала мне этот ад.
«Ну, разве я виновата, что мое сознание было замутнено! Это не справедливо наказывать за то, что я не могла дать того, чего не дали мне!», - обида и ненависть вновь брали надо мною верх.
Когда-то в юности я мечтала о любящей, крепкой семье! И чтобы детей было много, и все чистые, сытые, обласканные, и муж нежный и надежный. Отчего жизнь не подарила это счастье? Мне, ребенку, пережившему детский тяжелый труд вдали от дома, от матери, голод, насилие, войну! У меня был муж, был сын. Я вкладывала весь жизненный смысл в сына, я спасала его от ужасов этой жестокой жизни. Но отчего сын не вернул мне благодать и покой души? Отчего тогда, когда я ожидала от него отдачи, он принес в мою жизнь напряжение, тревогу, тягостные заботы?!
Ты появилась на свет совершенно случайно, тебя никто не ждал, не планировал, в том числе и твоя шестнадцатилетняя мать. Ты перевернула все наши планы. Внебрачная дочь моего сына… Я ждала внуков, радостной жизни, а вместо этого мне пришлось удочерять тебя, спасая сына от позора и проблем. Но еще больше мне пришлось спасать саму себя от мысли, что младенец, моя внучка, переживет свое сиротство так же, как я когда-то пережила его в лихие годы. И в этом будет виноват мой сын, а значит – я.
Первые месяцы твоей жизни я постоянно плакала, стоя у окна и прижимая тебя к груди в ожидании, что твоя мать вернется. Я ждала ее так, как ждала когда-то свою маму, когда в девять лет меня отдали в чужой, холодный дом нянчить хозяйского ребенка. Боль вышла на свет Божий и зажила своей активной жизнью, и ты была бесконечным ее источником. Я жалела тебя, любила, и… ненавидела за эту боль.
В нашем доме вместо ожидаемого покоя поселилась тайна удочерения и бесконечное напряжение. По мере того, как ты росла и заявляла о праве на свою жизнь, напряжение росло все больше. Это была моя «не моя» жизнь: сын уехал, муж пил, я одна со своим «не своим» ребенком в бесконечном бессилии и страхе. Не бабушка, не мать – заложник!
Все твои «огрехи» я приписывала чужой крови. Мне было стыдно за твое слишком живое поведение. За то, что ты такая любопытная, приставучая к людям, смелая в желаниях, еще маленькая, но уже кокетливая и своенравная. Ты была такой, какой мне ни в детстве, ни потом быть не довелось. Я никогда себе такое не позволяла! Я ругала и стыдила тебя за это. Всю жизнь я тебя кормила и одевала, контролировала и защищала, лечила и воспитывала, но меня все равно преследовало чувство вины за эти, спрятанные где- то глубоко, зависть, обиду и ненависть к тебе. И чем больше ты взрослела, тем больше находилось причин тебя не любить.
Господи, ну почему я опять ненавижу?! Я так много работала над собой с психологом, в группах, одна. Сколько мыслей, усилий, денег ушло на эту работу! Ведь уже вроде был момент, когда эта история меня начала отпускать. Тогда, через год после твоей смерти, мне приснился сон, где ты мучилась от укусов змей, которые извивались у тебя в ногах. «Это я виновата, что ты мучаешься», - с горечью думала я. Вина и сострадание привели меня в церковь. Там я что-то долго выплакивала, и меня опять отпустило. Думала, навсегда. И опять оказалось, что нет. Опять мы стоим друг против друга.
Там, в посмертье, я хоть и была больна обидой и ненавистью, но иногда в сознании мелькало - «заслужила». Чтобы жить с болью, ее надо принять. И я постепенно ее приняла. Я стала замечать, как чувствую твои душевные движения там в Жизни, как ты пытаешься «разобрать» завалы наших отношений, и была тебе благодарна за это. В какой-то момент я почувствовала твое облегчение, услышала, как ты перестала бояться отвержения и ослабила тиски вины. Одновременно легчало и мне. Но также я знала, что это пока не конец. Я была далеко и одновременно тут, рядом, ждала и молилась. Я стала смиренна!
И вот ты меня позвала. Я стою напротив, вижу твое лицо. Странное смешение чувств: вернувшаяся боль, страх и… надежда.
- Я – вся ярость! Как я боюсь этого чувства! Я помню, как любая вспышка негодования на твое, как мне виделось, несправедливое отношение, бумерангом возвращалась от тебя ко мне убедительным ударом-штампом в лоб: «Гадина, свалившаяся на нашу голову!», «Тебя никто не хотел, ты – выродок!». Долго же мне пришлось вынимать агрессию из своих потаенных уголков, я так далеко ее запрятала в детстве! Под напором ярости, которую все время приходилось удерживать, рисовались ужасные картины: жестокость, кровь, зверство, вопли. Было страшно, тем более, что в реальности иногда так и было. Жить в семье, где пьют и скандалят, тяжело.
Когда тебя уже не было и мне пришлось у психолога вытаскивать все это наружу, я кричала в пустой квартире и жгла твои разодранные фотографии. Сейчас вроде тоже ярость. Но какая-то другая, и тело почему-то отказывается отыгрывать привычные сценарии. Кричать и драться тело не хотело.
«Тело мое, чего ты хочешь?». И тело незамедлительно ответило размашистой, хлесткой пощечиной по твоему лицу. Так взрослый бьет по лицу другого взрослого за оскорбления, унижения или предательство. Если бы у меня в этот момент что-то было во второй руке, оно бы выпало от удивления от самой себя. Это была уже не детская обида. Это была злость, компенсация, позиция! И, бросив тебя наедине с этой пощечиной, я резко и быстро ушла вперед.
- Странно, но мне не больно… Мне было больно, когда ты кричала и жгла мои фотографии. А сейчас… После пощечины я ощутила облегчение, мне даже захотелось улыбнуться. Сама Любовь ударила меня по лицу за то, что ее не признали, не приняли. Пусть ударила! Все равно же – Любовь! Только бы ты сейчас не ушла! Я замерла, слушая твои удаляющиеся шаги. Вдруг и они замрут! Не уходи, девочка моя, я так тебя люблю! И они замерли…
Куда я иду? Чем дальше от тебя я иду, тем сильнее надрывается внутри. Боль – остановленная любовь. «Уступи ей, Анжелика! Сдайся! Ведь мучаешься же!» - я прошу сама себя. И в ответ – тошнота. Странное и неожиданное озарение – меня тошнит от боли, а я думала, что от тебя, мама. Я устала от боли. Что-то изменилось. Во мне… в тебе… Как же тяжело уступать самой себе! Особенно тяжело отдавать себя в руки своей же Любви, которая когда-то превратилась в боль, но Любовью все равно осталась. Хочется от нее бежать… Как от тебя, мама. Как от себя… Но сейчас уже не получится, хотя остатки сопротивления еще «скулят» где-то внутри. Я вдруг подумала о том, как долго, витиевато, незаметно моя Любовь вела меня к этому моменту! Любовь всегда была! Просто я была для нее слишком маленькой. Я сейчас вернусь к тебе, мама, но мне не по себе.
Мы опять стоим напротив друг друга.
- «Мама, как больно… Мама, мне очень страшно…»
- «Девочка моя, прости меня…»
Вся мамина боль, которая была еще задолго до моего рождения, встретилась с моей болью. Сердце наполнилось состраданием и благодарностью. Захотелось сдаться. Ноги сами подкосились, я опустилась на землю и со всей любовью обняла ее колени, колени моей матери. Время остановилось…
Двинулось с места оно тогда, когда мама вдруг сама опустилась на колени рядом со мною и наши глаза опять встретились. Мы стояли на коленях, обняв друг друга, как две родные женщины, многое пережившие в своих жизнях и сделавшие все, чтобы эта встреча состоялась, и обе плакали. Все происходило само собой. Мы сели, облокотившись спинами, каждая смотрела в свою сторону. Я вспоминала прошлое. Но не плохие моменты, а хорошие. Мое детство, юность, зрелость. Я думала о том, что вся моя жизнь – это история любви, о том, как она случалась или не случалась, как она оживала и умирала, как она болела и выздоравливала.
- Мама, это правда, что мне рассказывала Саша (моя дочь) -то ты как-то раз прыгала через скакалку? Ты, в свои 73, с постоянным 180/100 и вечно стонущая!
- Правда! Наверное, это было первое безумие в моей жизни… Сашенька тогда пыталась прыгать, у нее плохо получалось, и я решила ей показать, а скорее всего, просто попробовать. А потом вошла во вкус и распрыгалась. Да так, что упала, и твой дедушка начал на меня кричать, что я совсем с ума сошла.
- Да, Сашка рассказывала, что он тебя сильно ругал.
- Ругал…
- Мама, знаешь, именно сейчас мне очень хочется, чтобы ты прыгала через скакалку.
- Зачем?
- А разве это не то, чего ты никогда не могла себе позволить? Просто быть собой. Мама, пожалуйста, прыгай столько, сколько влезет, и смейся от души, как всегда хотела. Мне это очень важно! И нужно.
Мама улыбалась.
- Почему?
- Наверное, сейчас, в этот период моей жизни, никто не поддержит меня так, как моя мама, вернувшая себе свободу.
Мы долго еще сидели спина к спине.
Иногда я вспоминаю эту встречу. И по-прежнему все также греет и поддерживает мою внутреннюю свободу образ мамы, прыгающей через скакалку и смеющейся детским смехом, с восторгом, взахлеб.
+1000 баллов рейтинга
Эффективная реклама
Голосовые ответы
Видео-ответы
