- Опишите проблему
- Получите ответы
- Выберите лучшего психолога
- Быстрое решение проблемы
- 480 ₽ за 5 и более ответов
- Гарантия сайта
- Анонимная консультация
- от 2000 ₽ за 50 минут
- Гарантия замены психолога
Психоаналитические исследования показывают, что наши переживания дефицитарности, одиночества и стыда часто прячутся за паническими атаками, вполне себе ощутимыми не только психически, но даже телесно, приступами тревоги.
Они-то и заставляют обратиться за психологической помощью, которая подразумевает не избавление от панической атаки, а, скорее, понимание того, что стоит за ней.
Среди них чувство удушения, учащенное сердцебиение, тревога, потливость, головокружение, ощущение сдавливания внутри груди, часто появляется чувство того, что вот-вот можно сойти с ума, чувство не нахождения себе места и др.
Панические атаки подлежат лечению и во многих случаях устраняемы с помощью немедикаметозной психотерапии, психоанализа. По своей сути паническая атака – это защитная реакция психики на переживание, сознательное или бессознательное, поэтому излечить ее возможно через понимание причины, тех чувств (а обычно это именно чувства), которые стоят за симптомом.
Финнский психоаналитик Э. Рехардт первым среди причин, вызывающих панические атаки, выделяет чувство одиночества. Но одиночество имеет разный привкус и переживается нами по-разному. (1)
На одном, положительном, мы бы сказали, здоровом, конце континуума одиночества находится переживание, связанное с индивидуацией и взрослением человека, открытием своей отделенности от родителей, любимых, своей непохожести. Этот процесс всегда сопровождается открытием своего одиночества в присутствии других людей.
Английский психоаналитик Д.В. Винникотт писал о способности быть в одиночестве в присутствии другого – одиночества такой формы, когда без тревог и опасений можно быть наедине с собой В начале это переживание достигается за счет того, что чуткая мама ребенка может быть рядом с ним физически, не препятствуя его игре или другой деятельности.
Она своим невидимым присутствием рядом как бы создает безопасную психическую оболочку для ребенка и его деятельности, не внедряясь и не исчезая при этом. Такой безопасный опыт, если он у нас был, со временем интегрируется во внутреннее переживание того, что мы можем быть наедине с собой и другими, создавать нечто, не опасаясь внедрения, не страшась того, что мы останемся одни в этом мире или вселенной.
Мы бы назвали это полезное переживание «одиночеством по -Винникотту», чтобы воздать должное этому психоаналитику, очень чуткому к нахождению подходящих выражений для объяснения психического, и рекомендуем его статью «Способность быть в одиночестве».
Однако то одиночество, о котором пишет Э. Рехардт и которое часто лежит в основе формирования панической атаки, своими корнями уходит в опыт отсутствия понимания близкими наших переживаний. Когда у нас не было опыта их чуткости, они либо вторгались, либо исчезали из наших ранних игр и психической жизни.
На психоаналитическом языке мы называем способность посылать, получать, распознавать эмоциональные сигналы реципрокностью. Исследования в развитии центральной нервной системы указывают, насколько младенец изначально настроен на коммуникацию с родителями. (1, 229 с.) Ее отсутствие формирует чувство пустоты, так называемое дефицитарное развитие (от слова «дефицит», т.е. недостаток).
Из своего опыта работы я могла бы описать то пугающее чувство одиночества и пустоты, которое пытается себя как-то выразить через паническую атаку, как падение в космосе, открытом пространстве, как падение в никуда. Это очень тягостное чувство тотальности, безысходности, беззащитности, к осознанию которого клиент приходит в процессе психоанализа или психотерапии.
Открытие этого чувства становится возможным благодаря присутствию психотерапевта, психоаналитика, который достаточно чуток и может «подхватить», когда возникает это чувство падения, не дать на самом деле упасть (сойти с ума, психически умереть).
В процессе своей работы с людьми я сталкиваюсь с их недоумением в переживании опыта, когда кто-то может «подхватить» психически, что значит быть искренне заинтересованным в том, что он или она чувствует, почему плачет, отчего весел.
Когда мы не привыкли к тому, что близкие люди интересуются нашим эмоциональным состоянием с детства, то мы научаемся считать чувства болезнью, чем-то низким, не важным, создающим проблемы опытом.
«Я не знаю, почему плачу сейчас», «не понимаю, что вы такого делаете, что я плачу каждый раз (или через раз)», «это слезы? я не помню, чтобы плакал»… Такие фразы указывают, что опыт внимательного слушания жизни, понимание и открытие себя снижает ригидность застаревших психических защит, делает их более проницаемыми и открывает возможность для изменений.
Поэтому задачей психотерапевта и психоаналитика и является способность «распознавать и называть чувства, через которые проходит пациент». (1, с.207)
Опыт чуткого слушания для человека, мало знакомого с ним, очень желаем и одновременно тревожен, как тревожно и пугающе все малознакомое и непонятное, как новая пища, прикорм, с которым знакомят ребенка, привыкшего к жидкости. В этом смысле аналитик становится новым объектом, с которым пациент формирует новый опыт отношений, позволяющий человеку открывать себя, и симптом в виде панических атак исчезает «сам собой».
Мы формируем наше восприятие себя, других и отношений через опыт с близкими. Это подобно тому, что мы прекрасно обучаемся понимать и говорить на том языке, на котором говорят с нами. Если младенец или ребенок привык, что на его взгляд, выраженное так или иначе желание взаимного понимания не реагируют самые близкие, он научается тому, что ожидать адекватного эмоционального отклика стыдно, не разумно.
Проводились исследования того, как ребенок реагирует на недостаток взаимности его матери. В этом эксперименте матерей просили не реагировать эмоционально на призывы ребенка, сохранять каменное выражение лица, ничего не выражающее. Такая реакция матери на живой, эмоциональный жест ребенка, на его призывы вводила его в замешательство. «Их (детей) Я давало сбой, их двигательная активность становилась неконтролируемой, и они регрессировали на болезненный плач» (1, с. 208)
Если такой опыт взаимодействия повторяется часто или становится постоянным атрибутом отношений между матерью и ребенком, то младенец быстро научится не искать контакта, «его Я разбивается вдребезги» (1, с. 209). Получается, что так мы учимся избегать себя и своих чувств, а также избегать других.
Э.Рехардт еще раз обращает наше внимание на чувство стыда, формирующееся в процессе этого психически разрушительного взаимодействия, и тогда ждать и искать взаимности, эмоционального отклика от другого невозможно. На месте этих переживаний, очень тяжелых, возникают панические атаки как реакция на чувство стыда.
Использованная литература: