Проникновение...

Есть люди, которые на протяжении всей жизни носят в себе следы неудачного материнского присутствия в раннем детстве и даже в пренатальном периоде,
не подозревая, каким образом это присутствие внутри них родительских переживаний, мыслей, намерений влияет на всю их дальнейшую жизнь и формирует характерологические паттерны: пограничные, нарциссические, шизоидные, мозаичные, зависимые, тревожно-фобические и т. д. - и, мало того, через каналы бессознательного передается последующим поколениям.

В благоприятном случае беременности мама, с одной стороны, выстилает оболочку из всего своего материала (тело, мысли, ощущения, эмоции, намерения, отношение к плоду, к мужу, родителям), необходимую для комфортной жизни младенца, который, в свою очередь, является тоже оболочкой матери (принимающей, удерживающей в себе, перерабатывающей, отвечающей).

Получается сложная фигура архаичного контакта, в которым «внутреннее» (ребенка) становится «внешним» (маминым), а «внешнее» (мамино) «внутренним» (ребенка).

Благодаря тому, что идет обмен разным материалом, в том числе и эмоциональным, создается условие для формирования контейнеров чувств, их развития, что в последующем создает условия на фоне симбиотического слияния возможности для сепарации.

Ребенок и мама находятся в «дышащем живом» пространстве, которое сохраняет свою форму и после рождения.

Допустим, что беременность не желанна, у мамы копятся негативные переживания: недовольство, раздражение, тревога, противоречия «рожать – не рожать», «любить – не любить», которые, кстати, могут не осознаваться.
Или наоборот - ребенок желанный, но мама тревожная.

В обоих случаях процесс «дыхания» плода и мамы нарушен, ребенок вынужден прилипать к матери, потому что нет безопасности, и невозможно контейнирование чувств. Метафорически ребенок «засасывает» в себя состояние матери целиком. 

Сформированный комплекс напоминает родничок, который не зарастает, его покрывает дополнительная «кожа». Внутри сохраняется ядро психоза, снаружи прикрытое проницаемой оболочкой, через которую в психику ребенка проникают вредоносные «миазмы» Дельфийского оракула в храме Аполлона в Дельфах. С возрастом комплекс обрастает ассоциативными связями и начинает жить своей жизнью.

Как это представлено на клиническом материале?

Тревожная и амбициозная молодая женщина разрывает отношение с ярким и сценически одаренным молодым человеком, не чувствуя в нем опоры. Выходит замуж за мужчину моложе себя, к которому относится немного снисходительно, но в целом позитивно оценивает его заботу, ответственность, позволяет себя любить.

В мечтах и фантазиях она часто видит себя в отношениях с первым молодым человеком. На фоне стресса, связанного с интенсивной работой, ответственностью, необходимостью контролировать процесс (она руководитель), начинаются панические атаки, лейтмотивом которых становятся страх смерти в связи с невозможным своевременным оказанием помощи (врачи не успеют помочь). 

В ходе терапии выясняется, что женщина переживает сильный страх беременности при том, что она была желанным ребенком, но мама во время беременности и после родов постоянно испытывала сильную тревогу, опасаясь за жизнь дочери.

Панически атаки значительно ослабевают после осознавания этого факта (мама была тревожной), и тогда получается, что страх беременеть заложен на этапе симбиотических отношений с матерью и не может быть вербализован клиенткой. Рационально она может говорить об этом страхе при обсуждении с терапевтом, но войти с ним в соприкосновение не может.

Другая молодая женщина, тоже с паническими атаками, тревожной ипохондрической фиксацией, в течении года проходила многочисленные исследования, выясняя, что с ней происходит.

Назначаемые ей лекарства, как правило, вызывали ухудшение состояния. На терапии выяснилось, что женщина чувствует себя изолированной от близких людей, мужа, матери. Изоляция усиливалась интересом близких: «когда же она родит?». Каждый такой вопрос усиливал тревогу и приводил к панике.

Выяснилось, что ее мама хотела ребенка, но после родов в течение нескольких месяцев боялась к ней прикоснуться, за ней ухаживала бабушка. Состояние матери усугубилось тем, что муж оставил их.

Клиентка выяснила, что в этот период мама перенесла депрессию, она утратила интерес и смысл жизни, к ней приходили мысли о самоубийстве, но страх за дочь и ответственность за ее жизнь не дали матери реализовать их.

Состояние улучшилось тогда, когда клиентка осознала свою тревогу, ее связь с маминым состоянием и научилась констатировать и называть свои состояния: «я боюсь», «у меня тревога». Эти слова оказались контейнирующими для чувств и прерывали развитие панического состояния.

В созависимых семьях нередко родители удерживают детей, не одобряя или открыто протестуя против их сепарации, замужества, женитьбы. Не получая «благословения», разрешения на беременность, некоторым женщинам трудно беременеть, вынашивать, рожать, а при появлении ребенка трудно устанавливать с ним любящий симбиоз. И повторяется то, что описано ранее.

Неудачи с ЭКО тоже могут иметь похожие причины, в результате которых женщина не чувствует в себе право беременеть.

Хочется рассмотреть случай, более полно иллюстрирующий тему.

В ходе терапии одна из женщин через серию осознаваний вышла на достаточно целостное восприятие своей истории, ключевыми моментами которой оказались отношения женщин к своим детям.

В свое время бабушка клиентки, обладающая доминантным холодным характером, родила девочку, которую потом отвергала, муж оставил ее еще до рождения дочери. Бабушка изначально отвергала мать клиентки, та росла нежеланным ребенком, буквально «падчерицей».

Мать клиентки и хотела, и не хотела, чтобы та появлялась на свет, это было связано с ее социальной неустроенностью, неопределенностью с ее будущим мужем и с отношением ее карьерного роста. Она не получила ни благословения, ни разрешения от своей матери на рождение ребенка. 

В последующем мать клиентки неоднократно задавала дочери вопросы: «Зачем ты мне нужна?», «Зачем ты появилась?». На этот вопрос, безусловно, не было ответа, были растерянность, недоумение, ужас, отчужденность со стороны дочери.

К счастью, с 3-4-летнего возраста в воспитание клиентки и в заботу о ее здоровье включился отец, воспитывая ее как мальчика, поддерживая и отмечая только максимальные физические и волевые усилия и соответствующие результаты (например, 50 отжиманий). Естественно, девочка росла со сложностями в коммуникациях со сверстниками, обидчивая, молчаливая, замкнутая, исполнительная, послушная.

Мама постоянно отсутствовала, была в командировках, при встрече с дочерью придиралась к ней, поддерживая постоянное чувство вины, стыд, чувство неполноценности.

В ходе индивидуальной терапии, исследуя линию отношений мать-дочь, клиентка обнаружила у себя некоторые черты матери, в частности, переживание ужаса и отстраненности при рождении первого ребенка, в том числе по поводу отсутствия любви, хотя ребенок был желанный.

На протяжении нескольких лет она мучилась тем, что не знала, как взаимодействовать с сыном, чтобы он почувствовал близость и любовь. Отношение ко второму ребенку было уже другим, с присутствием спонтанности и радости.

К кульминации отношений мать-дочь клиентка подошла «закономерно» на одном из интенсивов по Гештальт-терапии. Если до интенсива клиентка осознавала ответственность матери за неудачи в ее судьбе и при встречах, навязчиво выясняя отношения, пыталась ее обвинять - то после интенсива ситуация резко изменилась в результате следующего события.

Во время терапии с супервизором клиентка вдруг увидела типичную модель отношений мать-отец, в которой супервизор воспринимался как холодная, отвергающая, незаинтересованная, недоступная мать, а терапевт как теплый, поддерживающий, но бессильный отец. 

Клиентка внезапно вышла на очень глубокий уровень контакта и осознавания своего травматического опыта, почувствовала себя маленьким, беспомощным, ненужным ребенком, бессильным сдерживать свои слезы, обиду. И в этом состоянии находилась некоторое время, переживая также глубочайшую вину за то, что жива и вообще появилась на свет.

Параллельно с этим произошли серьезные психосоматические сдвиги. Она почувствовала очень сильное напряжение и замирание внизу живота. Клиентке показалось, что это напоминает ее сопротивление в утробе, когда мама думала об аборте и пыталась спровоцировать выкидыш.

Это состояние сопровождалось растерянностью, клиентка была нечувствительна к внешней поддержке, и у нее не было ресурсов, что бы поддержать себя самой. Она в очередной раз уловила противоречие «рожать – не рожать», которое привело ее к бессилию и невозможности перенести ситуацию «по-взрослому».

В последующей терапии клиентка восстановила своё взрослое состояние и возможность поддерживать себя, свои процессы самостоятельно.

Комментируя случаи, очевидна глубинная связь процессов в женской линии клиенток, которая влияет на характерологические особенности, что на поверхности, а главное, на переживания по поводу зачатия, беременности, родов и ранних отношений с ребенком через трансгенетическую передачу психотических переживаний.

Отмечается осутствие адекватного контейнера, позволяющего осознанно относиться к травматическим переживаниям, глубина ранней травмы и то, что инкорпорированный психоз как будто бы не снижает своей интенсивности и при актуализации моментально интегрируется в психические процессы.

В возможности столкновения с подобным материалом в ходе терапии я вижу несколько позитивных моментов, среди которых хочу обратить внимание на возможность прерывания передачи психоза на последующие поколения.